Медики особенно подвержены риску эмоционального выгорания — тем более сейчас, в условиях пандемии, когда приходится работать на пределе сил и под постоянной угрозой заражения. Как эффективно поддержать уставших врачей и медсестер?
Практически каждый человек хоть раз в жизни чувствовал себя уставшим от работы. Но врачи расходуют свои эмоциональные резервы непрерывно, говорит директор некоммерческой организации «Культура здоровья» Марина Черникова. Когда напряжение доходит до предела, выражение «сгорел на работе» принимает вполне осязаемую форму — «синдром эмоционального выгорания» (СЭВ).
В 2019 году Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) даже включила СЭВ в Международную классификацию болезней, описав его симптомы: хроническую усталость, безразличие к работе и окружающим и чувство опустошенности, которое развивается на фоне постоянного стресса. Перенапряжение врачей опасно для пациентов — «выгоревшие» врачи совершают ошибки гораздо чаще.
О масштабах выгорания врачей можно только догадываться — официальной статистики в нашей стране на этот счет нет, научных исследований немного. Одно из подобных исследований провели еще в «доковидную эпоху» ученые Сибирского государственного медицинского университета.
Опрос более 4 тысяч медработников Томской области показал, что в той или иной степени профессиональное выгорание встречается практически у каждого медика, у каждого третьего — в крайне высокой степени. При этом показатели тем хуже, чем медучреждение меньше и чем дальше оно находится от центра.
Общий вывод такой: «Проблема профессионального выгорания среди врачей в РФ стоит остро и характеризуется специфической структурой, отличающейся от моделей выгорания в других странах».
Эта проблема остро стоит и за рубежом, хотя там «выгоревших» врачей меньше. По данным масштабного опроса Medscape, среди более чем 15 тысяч американских врачей 29 специальностей около 44% врачей пережили СЭВ на работе, а 15% находятся в состоянии депрессии и думают о суициде. Хотя опрос не ставил задачи установить связь между выгоранием и качеством работы,
- — 14% врачей признались в том, что начали допускать ошибки, которых обычно не совершали;
- — 16% — в том, что могут сорваться на пациента;
- — а 26% стали недостаточно внимательно заполнять медицинские документы больных.
Медицинские сестры сгорают еще быстрее. Психолог Татьяна Симукова указывает, что у младшего медперсонала СЭВ наступает на пять-девять лет раньше, чем у их коллег-врачей.
Снежный ком
«Психическое выгорание похоже на снежный ком: вначале человек еще стремится найти новые ресурсы, но, по сути, лишь аккумулирует в себе неудовлетворенность, тревожность и раздражение, после чего наступает окончательное эмоциональное истощение и личностное обесценивание», — объясняет Черникова.
Медицина всегда считалась профессией, предъявляющей высокие требования к ее представителям. И первая стадия развития СЭВ, на первый взгляд, не предвещает ничего плохого.
В этот период врач даже чересчур активен в работе, отказывается от потребностей, которые с ней не связаны, и предъявляет завышенные требования к себе.
Но затем наступает физическое и эмоциональное истощение, человек теряет удовлетворение от результатов работы, постоянно чувствует себя усталым, становится нервным и раздражительным.
На третьей стадии наступает дегуманизация — этот термин означает утрату врачом понимания и сочувствия к пациентам, формальное выполнение своих обязанностей, безразличие и цинизм. И, наконец, приходит полное разочарование — ощущение собственной несостоятельности как специалиста, беспомощность и отчаяние.
Медицинский сотрудник стоит перед операционной в родильном доме при инфекционной клинической больнице №2 в Москве Илья Питалев/РИА Новости
Медицинский сотрудник стоит перед операционной в родильном доме при инфекционной клинической больнице №2 в Москве Илья Питалев/РИА НовостиПричин для эмоционального выгорания больше чем достаточно. Это и общение с большим количеством людей, которые сами находятся в стрессовой ситуации болезни, и тяжелые условия труда, и неизбежный контакт со смертью. Многое зависит и от специализации и режима работы отделения, микроклимата в коллективе.
Но основная причина выгорания — высокий уровень ответственности врача, который при этом совершенно не защищен по юридическим вопросам, считает врач-психотерапевт АО «Медицина» (клиники академика Ройтберга) Ирина Крашкина.
Не секрет и социальная незащищенность медиков: работа на полторы-две ставки и сразу в нескольких местах давно стала нормой для российского врача. «Конечно, такая ситуация быстро приводит к физическому и, как следствие, эмоциональному истощению.
Хотя есть и субъективные причины: личность самого врача, повышенный ген беспокойства и тревожности», — объясняет Крашкина.
Двойной удар
Пандемия коронавируса и связанные с ней ограничения многократно усилили проблему выгорания врачей.
«Пандемия резко повысила уровень неопределенности и непредсказуемости нашей жизни, — говорит эксперт Лиги здоровья нации, декан факультета психологии МГУ, президент Российской академии образования Юрий Зинченко.
— Когда неизвестно, что делать и что будет завтра, наша психика закономерно пытается мобилизовать все ресурсы, чтобы мы были готовы реагировать на новые ситуации».
Юрий Зинченко Илья Питалев/РИА Новости
Юрий Зинченко Илья Питалев/РИА НовостиПо мнению Зинченко, для профессионалов-медиков особенно некомфортным стало отсутствие доказанных средств борьбы с COVID-19.
«У медиков, помимо неопределенности в собственной жизни, появился колоссальный стресс в привычной профессиональной деятельности: те навыки и компетенции, которые раньше позволяли достигать желаемого результата — выздоровления пациентов, — сегодня не работают», — подчеркивает эксперт.
Пандемия повысила уровень тревожности среди медиков, особенно тех, кто работает в ковидных госпиталях и рискует в любую минуту заразиться, говорит Ирина Крашкина.
Причем сегодня в зоне риска оказался практически каждый врач — в той же поликлинике риск заразиться очень высок, а у врачей тоже есть пожилые родственники, за которых им страшно. С другой стороны, пока медик работает в красной зоне, его организм мобилизует все свои ресурсы, чтобы выстоять.
И основные проблемы проявятся, когда пандемия закончится. «Облегчение сменит волна истощения. И в этот период усилится тревога и может наступить всплеск соматических недугов», — говорит Крашкина.
В Высшей школе экономики провели исследование влияния пандемии на психологическое состояние медиков. Как показал опрос 83 врачей, медсестер и санитаров в возрасте от 22 лет до 61 года, около 40% медработников испытывают страх заразиться COVID-19 сами, а заразить других людей боятся более 70%.
Согласно данным опроса, каждый третий медработник боится не справиться со своими обязанностями, а больше половины тревожатся в связи с отрицательной динамикой лечения пациентов. Четверть врачей признались, что попадали в стрессовую ситуацию, когда приходилось выбирать, кому из пациентов оказывать помощь.
При этом около 70% опрошенных испытывают сильную физическую усталость. Кроме того, люди рассказывали об опасениях остаться без средств индивидуальной защиты, о нехватке моральной поддержки, отсутствии свободного времени для себя и общения с близкими и даже о невозможности удовлетворения базовых потребностей.
«Медперсонал оказался под воздействием сильного психологического напряжения, которое может иметь негативные последствия как для них самих, так и для системы здравоохранения в целом», — считает доцент НИУ ВШЭ Екатерина Стрижова.
По ее словам, из опыта предшественников нынешней пандемии — вспышек атипичной пневмонии SARS, свиного гриппа H1N1 и других — известно, что у большинства медиков, оказывающих помощь больным, не выдерживает психика.
Позже почти 90% из них сообщали о признаках острого стресса, бессонницы, злоупотреблении алкоголем, снижении продуктивности, переживании чувства вины и беспомощности. Многие не могли продолжать работать и хотели уволиться.
По мнению экспертов, сегодня как никогда важна система психологической помощи для медработников и грамотное управление социально-психологическим климатом в медучреждениях.
«Когда на врачей легла такая колоссальная ответственность, особенно важно помочь им самим минимизировать риски и последствия тяжелой и непредсказуемой обстановки, в которой им приходится работать», — говорит Юрий Зинченко.
От «психологических термометров» до йоги
Марина Черникова Иван Быков/из личного архива М.Черниковой
Марина Черникова Иван Быков/из личного архива М.ЧерниковойВ России бороться с эмоциональным выгоранием медперсонала до сих пор не принято — штатные психологи в клиниках являются скорее исключением. В крупных городах решать эту проблему помогают некоммерческие организации. В частности, этой осенью в Москве при поддержке Фонда президентских грантов стартовала программа психологической помощи медикам НКО «Культура здоровья». По словам ее руководителя Марины Черниковой, в рамках программы специалисты обучают врачей технологиям самодиагностики уровня стресса и предотвращения выгорания, помогая им своевременно сформировать привычку заботиться о собственном эмоциональном благополучии.
«На входе мы проводим тестирование на уровень выгорания и стресса.
Затем следуют четыре онлайн-лекции и четыре очных мероприятия на площадке медучреждения: мы разбираем полезные психологические техники и помогаем выстроить эффективную коммуникацию врач — пациент, рассказываем, как научиться вести себя в конфликтной ситуации, — объясняет Черникова.
— Затем следует двухмесячный этап самостоятельной работы, направленной на восстановление. Все это время наши специалисты находятся в контакте с врачами и готовы оказать помощь. В финале программы мы проводим вторичное тестирование по тем же опросникам, которые использовали вначале».
Предлагает свою помощь медикам и вузовская наука. Специалисты факультета психологии МГУ, РАО и Российского психологического общества создали онлайн-инструмент, позволяющий отслеживать психологическое состояние медиков и помогать самостоятельно регулировать негативные последствия напряженной работы.
По словам Юрия Зинченко, с помощью «психологических термометров» работающие с COVID-19 медики могут измерить свою эмоциональную температуру. А также задать вопрос психологам и оперативно получить рекомендации по самопомощи, необходимой поддержке от коллег или профессиональной психологической помощи.
За рубежом, где профилактика СЭВа шагнула далеко вперед, проводятся всевозможные исследования, разрабатываются новые поддерживающие методики и программы, говорит Черникова.
Вопрос выгорания врачей регулируется даже на законодательном уровне, не говоря о внутренних регламентах и нормах в клиниках, стремящихся не допустить развития СЭВа у своих сотрудников.
К услугам врачей штатные психологи, полноценные комнаты отдыха, тренинговые программы для развития стрессоустойчивости.
Заботиться о своих сотрудниках должны в первую очередь руководители медучреждений, считают эксперты.
«Основное, что позволяет минимизировать стресс у сотрудников, — это своевременная и честная информация о текущей ситуации и задачах, поддержка со стороны коллег, материальное поощрение и возможность делать перерывы в работе», — считает Черникова.
По словам Ирины Крашкиной, поддерживать душевные силы и моральный дух медработников можно, организовав для них насыщенный досуг. Это могут быть занятия, направленные на улучшение физической формы и образовательного уровня в целом, — от йоги до изучения иностранных языков.
«Призвание» или профессия
Ольга Демичева Яна Шраер
Ольга Демичева Яна ШраерЭндокринолог Ольга Демичева в профессии уже почти сорок лет. Начинала работать в советской системе здравоохранения, помогала больным людям в годы перестройки, боролась за родную больницу и права своих коллег и пациентов во время «оптимизации». И, как любой живой человек, имеет собственный опыт психологических проблем.
«Несколько раз меня здорово вышибало из колеи, если вовремя не принимала меры к восстановлению, — рассказывает врач. — Это было и когда родственники пациентки написали на меня явно незаслуженную жалобу, и когда готовили к закрытию любимую клинику, когда попадала в конфликтные ситуации.
Конфликты непродуктивны: невозможно найти решение там, где люди не слышат друг друга. Тогда накрывали гораздо более тяжелые симптомы выгорания: равнодушие к близким людям, слезы, алкоголь… Но я не люблю это состояние — собственную слабость.
Мне себя не жалко в это время, не доставляет удовольствия смаковать негативные переживания, хочется скорее вернуться к привычному, комфортному состоянию. Это состояние, когда, хотя к концу рабочего дня и чувствуешь, что батарея разряжена почти полностью, это не опустошает.
И точно знаешь, что завтра опять сможешь работать с полной самоотдачей».
Кстати, один из личных признаков профессионального выгорания — потеря интереса к обучению. По словам Демичевой, для нее это всегда тревожный звонок.
«Если вдруг становится лень открыть свежую публикацию по эндокринологии, значит, надо принимать меры: отоспаться, сменить обстановку, придумать что-то приятное. Например, встретиться с друзьями, устроить внукам поход на квест, купить себе новое платье.
Любые положительные эмоции быстро позволяют восстановиться. При условии, что не затянула время со “скорой помощью” от выгорания», — рассказывает врач.
Медработник в красной зоне временного госпиталя на территории ГКБ № 15 им. О.М. Филатова Сергей Бобылев/ТАСС
Медработник в красной зоне временного госпиталя на территории ГКБ № 15 им. О.М. Филатова Сергей Бобылев/ТАССПо ее мнению, для большинства людей мотивация определяется оценкой окружающих, а не самооценкой, — мы же социальные существа, выверяем себя по реакции социума.
Но в этой социальности и лежит причина выгорания: именно люди «помогающих» профессий чаще всего сталкиваются с неблагодарностью, недооцененностью, недостигнутым результатом, разочарованием.
При этом с феноменом выгорания сталкиваются и многодетные матери, и учителя, да и любой человек, который ждет «симметричной» благодарности за свои старания.
«Наверное, мало кто может всю жизнь творить добро и оставаться в тени — без наград, почестей, дифирамбов и адекватных денег за проделанную работу, — считает Демичева.
— На мой взгляд, все разговоры о врачебном призвании — миф, а желание спасать людей, как правило, бывает проявлением “комплекса исключительности”.
Если изначально у человека нет “комплекса бога” и он идет в медицину за профессией, а не за славой и признанием, то шансов выгореть заведомо меньше».
Спасибо, что дочитали до конца!
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
ПОДДЕРЖАТЬ
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
врачи медицинская помощь психологическая помощь
Ошибочка вышла: как добиться справедливости за промахи медиков
В начале сентября стало известно, что житель Новосибирска добился моральной компенсации в размере 10 тыс. рублей за ошибочный положительный тест на ВИЧ. И хотя здесь не было причинения тяжкого вреда здоровью, приятного, в общем, мало. На Камчатке тем временем суд присудил выплатить пациенту 1,4 млн рублей за сломанную во время операции руку.
Если представить, сколько тысяч операций проводится каждую минуту, то количество несчастных, проблемных случаев кажется небольшим. Тем не менее, как отмечала в прошлом году официальный представитель СК РФ Светлана Петренко, число обращений из-за ошибок и ненадлежащих действий врачей и медиков за шесть лет выросло более чем втрое.
За что и как пациенты призывают медиков к ответу, что делать и чем поможет государство — выясняли «Известия».
Девичья память
3 сентября стало известно, что житель Гатчины Олег Параненков отсудил 1,2 млн рублей за забытые во время операции на ноге салфетки. Три года, как пишет «КП», мужчина промучился с дюжиной лоскутов марли длиной до 30 см.
Юлия Селина из Санкт-Петербурга уже несколько лет судится с врачами, которые во время экстренного кесарева сечения забыли в ее теле… хирургическую простыню. Это случилось 20 ноября 2015 года. После родов женщина 24 дня испытывала режущую боль, пока медики не обнаружили инородный предмет.
В 2017 году мировой суд приговорил забывчивых медиков к двум годам ограничения свободы с лишением права заниматься медицинской деятельностью по ч. 2 ст. 118 УК РФ («Причинение тяжкого вреда здоровью вследствие ненадлежащего исполнения лицом своих профессиональных обязанностей»). Впрочем, история не закончилась.
Как пишут местные СМИ, в связи с истечением срока давности врач-акушер ушла от наказания, а в действиях медсестры не нашли состава преступления.
«Брось салфетку в животе — обязательно вернешься», — черный юмор от пользователя Instagram mikeryna. И уже серьезно, описывая похожий случай из практики: «Как такое могло случиться? Человеческий фактор.
Вводимые в живот салфетки и пеленки считают сразу несколько человек: оперирующий врач, операционная медсестра, ассистент, санитарка. И пока не объявят «Счет!» зашивать нельзя.
И вот тут казус: ошибиться должны разом все, что очень большая редкость».
Хотя такие случаи, увы, не редкость — примерно 10% из общего числа жалоб в Росздравнадзор. Своеобразное бюро находок не закроется, пока еще работают врачи плохой квалификации или допускается элементарная халатность. Хотя есть и третий вариант.
«Врач попросту устал, — объяснял в интервью Life председатель Совета общественных организаций по защите прав пациентов при Росздравнадзоре Ян Власов. — Сейчас система здравоохранения загнала врачей в такие рамки и нормативы, что порой хирургу приходится проводить подряд сразу несколько сложных многочасовых операций. Естественно, он физически устает, но работу выполнять нужно».
Пациент не хочет крови
Юридически такого термина, как «врачебная ошибка», не существует. Минздрав определяет врачебную ошибку как добросовестное заблуждение при лечении или диагностике. За это не должно быть уголовной ответственности, считают в медицинском сообществе.
Врачи — не боги (хотя бывают специалисты с золотыми руками, талантливые и гениальные), а люди, которые могут ошибаться. Вопрос в том, всё ли ты сделал. Применил ли все знания и ресурсы, чтобы помочь пациенту, но из-за специфики заболевания, каких-то анатомических особенностей оказался бессилен.
В ноябре прошлого года председатель Следственного комитета России Александр Бастрыкин подписал приказ, как писала РБК, о создании в структуре ведомства отделов по расследованию врачебных ошибок.
А чуть раньше, в июле, СКР предложил ввести в УК РФ ст. 124.1 «Ненадлежащее оказание медицинской помощи (медицинской услуги)» (предполагает до шести лет лишения свободы) и ст. 124.
2 «Сокрытие нарушения оказания медицинской помощи» (до четырех лет лишения свободы).
Медицинское сообщество бурно отреагировало на инициативу. 20 июня проект был опубликован на Федеральном портале проектов нормативно-правовых актов, но на следующий день исчез. Как выяснил «Коммерсант», проект был ошибочно опубликован в старой, раскритикованной версии 2018 года. Сейчас в эту версию внесены изменения в части лишения свободы — теперь оно не предусматривается.
«Выделение медицинских работников в отдельную группу выглядит дискриминационно: в рамках любой специальности возможно совершение неосторожных действий и проявление халатности», — приводит издание мнение сопредседателя межрегионального профсоюза работников здравоохранения «Действие» Андрея Коновала.
«Должна быть отдельная статья для медицинских работников. Это ни в коем случае не гонение на медиков. Просто тема настолько специфическая, что должны быть отдельные статьи. Я не припомню, кроме дела Елены Мисюриной, чтобы врачу назначался реальный срок даже за гибель пациента.
Думаю, что если бы был вынесен условный приговор, такой бы дискуссии не было, — напротив отмечает в беседе с «Известиями» координатор правозащитной организации «Зона права» Булат Мухамеджанов. — Речь идет не об умышленном преступлении. Врач же не приходит на работу с мыслью: «Отправлю сегодня на тот свет пару человек». Нет, конечно.
Даже в случае если вина доказана, мы всегда выступаем за то, что приговор должен быть обвинительным: работник должен быть лишен права заниматься врачебной деятельностью на определенный срок, и должна быть адекватная справедливая компенсация. Речь о том, чтобы засадить врача, не идет. Мы не считаем врачей убийцами в халатах.
Убийца — это человек, который совершает умышленное преступление. Да, произошли халатные действия, не умышленные, но за это же кто-то должен отвечать!»
«Я всегда пытаюсь урегулировать спор мирным путем. Частные клиники в большинстве случаев идут на примирение. У государственных почему-то какая-то иная установка, — говорит «Известиям» юрист в сфере медицины Юлия Данилова.
— У меня сейчас в производстве дело, где однозначно виновата медицинская организация: забыли простынь в брюшной полости пациента. Первоначально мы обратились с претензией, чтобы возместили вред, потому что у пациента едва не начался перитонит.
Со мной связался юрист и спросил: «Вы действительно намерены решить всё в досудебном порядке?» Да, согласны обсуждать условия, суммы, которые мы заявили. Но прошло два месяца, и нам отказали.
Позиция, вероятно, такая: «А может быть, обойдется, будет судебно-медицинская экспертиза в нашу пользу». Хотя в случае с пеленкой всё однозначно».
Следственный эксперт
26 июля Владимир Путин подписал Федеральный закон «О внесении изменений в Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» и Федеральный закон «О Следственном комитете Российской Федерации». За официальной формулировкой скрывается право для Следственного комитета на проведение широкого спектра судебных экспертиз на базе специально созданного в ведомстве судебно-экспертного учреждения.
«Долгое время монополия на проведение судебно-медицинских экспертиз была у Минздрава. Получалась интересная ситуация: один врач проверял другого врача, то есть так или иначе специалист Минздрава проверял специалиста Минздрава. В рамках одного региона, естественно, у коллег не было желания топить коллегу», — говорит Булат Мухамеджанов и описывает парадоксальный случай.
В одной из больниц Татарстана умерла женщина. По заявлению ее дочери сначала возбудили дело, а потом закрыли. Выяснилось: заведующий судебно-медицинским отделением, которого назначили провести экспертизу, по совместительству являлся патологоанатомом той ЦРБ, где произошло ЧП.
Провести судебно-медицинскую экспертизу как эксперт мужчина не мог, потому что на первом этапе, когда он вскрывал и осматривал труп, он не сделал некие медицинские манипуляции. После этого любая медицинская экспертиза не могла дать точный однозначный ответ о причинах смерти.
Было возбуждено уголовное дело по ст. 286 УК РФ («Превышение должностных полномочий»), но и оно сошло на нет — доказать вину не удалось. Эксперт объяснил свои действия тем, что не видел необходимости в дополнительных процедурах, всё и так было понятно.
«В Татарстане одним из первых появилось такое экспертное подразделение в структуре Следственного комитета.
У следователя появилась дополнительная опция, когда он мог после проведенной экспертизы в учреждении Минздрава показать документы и своему эксперту.
И если позиции разнились, он мог назначить третью дополнительную экспертизу, — говорит юрист. — В плане объективности это работает в плюс».
Впрочем, собеседник делает оговорку: хорошо бы, чтобы эксперты были одинаково независимы и от СКР, и от Минздрава, «но до этого, мне кажется, еще очень далеко».
Бить по кошельку
Суммы компенсаций по тем или иным случаям разнятся. Самая большая компенсация, которую суд обязал выплатить по медицинскому делу, — 15 млн рублей в качестве морального вреда в пользу жительницы Петербурга Ирины Разиной.
В сентябре 2010 года женщина родила сына, но из-за неправильной тактики родовспоможения малыш появился на свет с органическим поражением мозга. Два года женщина продлевала жизнь своему сыну — ребенок не мог самостоятельно держать голову, двигаться, глотать.
В октябре 2012 года малыш умер.
Булат Мухамеджанов считает, что наказание рублем для больниц будет больнее и тяжелее.
«Мы даже сейчас по своим делам нередко ставим вопрос о том, что, может быть, в принципе не идти по уголовной составляющей, а провести экспертизу, получить на руки результаты экспертизы и с иском идти в суд, потому что, как правило, наказание ограничится условным сроком. Это быстрее, меньше страданий родственникам».
Медицинский директор сети клиник Павел Бранд как-то в интервью «Таким делам» отметил, что источник проблем с врачебными ошибками в том, что российский врач не имеет лицензии на работу, а значит, не может быть застрахован от этой самой пресловутой врачебной ошибки.
В Америке, например, страховая компания выплачивает пациенту компенсацию, и хотя врач, допустивший ошибку, продолжает работать, страховка от следующего подобного промаха медику обойдется в два раза дороже (врач оплачивает страховку из своего кармана). Если в третий раз попадется — больше его ни одна компания не захочет страховать.
Захочет продолжать работать — придется в случае ошибки самому выплачивать компенсацию пациенту.
«У нас в правозащитном центре в Казани есть такая практика: каждые три года направляют прокурору Татарстана обобщения по тем делам, где они взыскали с госучреждений, муниципальных учреждений деньги в пользу пострадавших за преступную деятельность должностных лиц — это может быть армия, полиция, ФСИН, врачи…, — рассказывает представитель «Зоны права».
— Допустим, врач виновен в гибели пациента. В пользу родственников взыскано 500 тыс. рублей. Был нанесен ущерб либо самой больнице, либо муниципальному бюджету. И мы просили взыскать эту сумму непосредственно с виновника — он осужден, приговор вступил в силу. То есть тем самым мы компенсируем ущерб бюджету.
Что интересно? Больницы, представители которых жаловались, чуть ли не слезно умоляли снизить сумму компенсации, поскольку «это большое бремя, в бюджете таких денег нет, мы сейчас влезем в долги», отписались в прокуратуру: бюджету больниц никакого ущерба нанесено не было, а все деньги были выплачены из бюджета платных услуг.
То есть речь идет о том, что так или иначе в больницах есть кубышка на крайний случай».
Успеть в срок
Дела, связанные с причинением вреда здоровью в ходе медицинских манипуляций, халатностью, как говорят юристы, сложные и затянутые — надо быть готовым к тому, что судебные тяжбы длятся не меньше года, а то и несколько лет. По ч. 2 ст. 109 УК РФ («Причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения лицом своих профессиональных обязанностей») есть риск не добиться справедливости, потому что срок давности всего два года.
«В Забайкальском крае в 2012 году хирург стал виновником гибели девочки-пациентки и ушел от наказания (его вина была доказана, но пока дело дошло до суда, срок давности истек, он избежал уголовной ответственности), — рассказывает Булат Мухамеджанов.
— Через пять лет он стал виновником гибели еще одной пациентки. Тогда успели отправить дело в суд. Суд первой инстанции приговорил его, но когда дело дошло до апелляции, сроки давности по этой статье прошли. То есть опять он избежал наказания по этой статье. И это фактически не запрещает ему работать.
По-моему, он переехал в другой регион и продолжает там работать».
По мнению эксперта, для подобных случаев, когда дело прекращено по нереабилитирующим основаниям, медик должен проходить что-то вроде переэкзаменовки — доказать, что он достоин продолжать работу.
«В полиции сотрудник, который был замешан в должностном преступлении, связанном с применением насилия, по решению суда также лишается права занимать определенную должность на определенный срок.
Но по практике скажу, что такой сотрудник в полиции больше работать не будет — это волчий билет, — говорит юрист.
— У нас же по врачам человек наследил, что называется, прошел этот срок, и он снова работает».
Хранить чеки, не оббивать все пороги
Что нужно делать в первую очередь, если причинен вред здоровью по вине медиков? Специалисты советуют сразу обратиться в страховую компанию (если дело не касается причинения тяжкого вреда здоровью или, не дай бог, смерти пациента). В тяжелых случаях — идти в Следственный комитет.
«Любителям обращаться в различные инстанции надо понять: если следователю поступят материалы дела, то он изымет всю документацию, и никакие Росздравнадзоры ее не получат, пока не будет завершено следствие.
И советую обращаться именно в Следственный комитет, а не в прокуратуру или МВД, — объясняет представитель правозащитного центра. — С тех пор, как всё случилось, собирайте все чеки.
Потом, если выявят нарушения, они пригодятся при рассмотрении иска о компенсации морального вреда и возмещении ущерба — расходы на лечение, может быть, на поездки к врачу в другой город.
Судья будет основываться на документах: будь то результаты экспертиз или чеки, которые подтверждают покупку лекарств. При этом вам еще нужно подтвердить, что эти лекарства действительно были вам необходимы, а не из серии «увидел в рекламе и решил, что поможет». Должны быть рекомендации, рецепты от врача».
Кстати, на что готовы пойти учреждения, чтобы замести следы? Вариантов много.
«Медицинскую документацию подделывают в 95% случаях. Буквально сегодня пришел пациент (мы запросили медицинскую карту у частной стоматологической клиники), и я уже вижу, что всё в этой карте переписано: было три листочка, стало 65, — говорит Юлия Данилова.
— После смерти пациента тоже бывают подмены: на рассмотрение по уголовному делу предоставили одну медицинскую карту, по гражданскому — другую, даже титульный лист поменяли.
В практике в Новосибирске был случай: после смерти пациента все органы обработали раствором формалина, что категорически нельзя, потому что после этого невозможно провести судебно-медицинскую экспертизу. Были случаи, когда архивы горели, затоплялись, чтобы не предоставлять медицинскую информацию».
Другой пример показателен
Сейчас, говорят эксперты, народ стал более юридически подкованным. Сказывается развитие интернета: открыл и узнал в новостях, где что не так, какую компенсацию получил пострадавший, сравнил со своей ситуацией. Плюс изменения в законах.
«10 лет назад были единичные случаи, потом, лет шесть назад, стали нарастать.
Я думаю, что это вызвано и Постановлением пленума ВС РФ, когда медицинские услуги отнесли к закону «О защите прав потребителей», — говорит Юлия Данилова.
— Можно получить компенсацию не только после причинения вреда здоровью, но и потому, что пациента, например, не проинформировали об услугах. Суммы небольшие, но тем не менее».
Юристы советуют: прежде чем обратиться в суд, необходимо как следует подготовиться.
«Иногда приходят пациенты уже в разгар судебного разбирательства. Подали иск на эмоциях, а потом начинают думать: «Как же нам доказать?» В суд надо идти уже подготовленными, уже с доказательствами.
Хотя если мы говорим о законе «О защите прав потребителей», то он в принципе не обязывает потребителя доказывать некачественность услуги. Тем не менее фактически идем в суд и должны предоставить доказательства причиненного вреда здоровью.
Идти просто так, неподготовленным — дело будет проиграно».
«Раньше у нас как было? Приходят: «У нас месяц назад умер родственник. Нам кажется, что это врачи виноваты», — говорит Булат Мухамеджанов. — «Вы куда-то обращались?» — «Нет». — «Вы проводили проверку в страховой компании, Росздравнадзоре?» — «Нет».
Сейчас же люди приходят уже с документами, можно какую-то картинку для себя уже представить и решить, что делать дальше.
Поэтому и обращений стало больше: люди видят, что проблема касается не только их региона, она в целом по России, и надо что-то с этим делать».
«Пациенты готовы сожрать врача, постоянно качая права» | Медицинская Россия
Колонку врача, пожелавшего остаться анонимным, опубликовало «NGS55.RU»
— Пациенты кошмарят медицину. Это не просто факт, это глобальная и актуальная проблема в наши дни. Мне, как и многим другим медикам, хочется просто сказать: «Уважаемые пациенты! Перестаньте кошмарить врачей!» Потому что зачастую ваши жалобы и претензии надуманы и совершенно не обоснованны!
Многими пациентами медицинская помощь сегодня воспринимается как услуга. У меня всегда возникает ассоциация с Домом быта, где есть услуги почистить куртку или обувь. Сегодня и помощь доктора, спасение жизни тоже воспринимаются как такая же услуга.
Раньше к доктору заходили со словами: «Доктор, можно войти?» Врач был уважаемым человеком, у него был статус, но без фанатизма.
А сейчас люди позволяют себе дверь ногой открыть, зайти и сказать: «Я хочу! Мне надо!» Кто определил, что вам надо? А, как показывает практика, берут они это из СМИ — читают «о своих правах», а потом врываются в кабинеты, хамят, кричат и требуют.
Выкладывают в интернет фото и видео с претензиями: «В больнице закончились бахилы! Как они посмели?!..», «В неотложке завелись тараканы! Почему их не травят?», «Они что, считают, что тараканы — приятные соседи, а мы не заслуживаем лучшего отношения?!», «Медсестра нагрубила пациенту!..
», «Доктор оставил умирать больного папу, потому что не приехал на вызов!». Люди даже не задумываются о том, по какому именно принципу спонсируются городские больницы; откуда мы берём деньги на ремонт, как часто и как много нам их выделяют.
А может ли городское медучреждение позволить себе такие огромные и незапланированные траты? Потому что нет, не может. А тараканы — вы правда думаете, что это медики — такие свиньи, запустили поликлинику или больницу? А ничего, что медсёстрам, санитаркам приходится обхаживать пациентов, которые привозят с собой в больницу вшей, а в сапогах у них кишат опарыши? Почему вы об этом не думаете? О том, что сами пациенты создают такие условия в больницах?..
В последнее время злых пациентов становится всё больше и больше. Мы вроде пытаемся сделать, как они сами просят: делаем в медучреждении долгожданный ремонт, вешаем флажки с нумерацией кабинетов врачей, раскрашиваем стены в разные цвета, чтобы на этажах проще ориентироваться было.
Но сколько раз после всего этого мы слышим: «Что вы тут придумали? Баннеры развесили, аппараты поставили, насадили регистраторов. Типа что, лучше стало?!» На днях приходила пациентка, она вспомнила талончики, которые когда-то где-то давно можно было отрывать.
Она застряла в семидесятых, пришла и говорит: «На фиг мне компьютеры?! Где талоны?!» Талоны не нашла, пошла писать жалобу. Опять в интернет, снова пытаться больницу очернить, в СМИ в невыгодном свете выставить. Причём они что-то предлагают? Предлагают, как улучшить ситуацию? Нет. Они просто жалуются.
Фотографируют, снимают видео, выставляют их в интернет. Сколько в интернете жалоб на «огромные очереди в больницах». Да эта очередь могла возникнуть за пять минут до прихода этого недовольного фотографа-любителя и через пять минут рассосаться, а он уже снимки публикует со словами: «Вот так всегда!».
Лишь бы повозмущаться, вылить свой негатив, вывалить своё субъективное мнение, не разобравшись в ситуации! А вот на позитивные моменты: на успешно проведённые операции, новые изученные методики, на ремонт в больницах — они внимания не обращают.
Нам не нужны коробки конфет и бутылки коньяка. Нам надо слышать «спасибо» и видеть хороший результат.
А о каком хорошем результате может идти речь, когда пациенту назначают лечение, а он считает, что это он не будет пить, на это у него денег нет и вообще доктор «не очень компетентный, потому что назначил фигню какую-то»? И из того, что доктор назначил, они треть не принимают, а потом жалуются на отсутствие эффекта от лечения.
Пациенты ещё врут, чтобы получить больничный. А когда мы видим обман и больничный не выписываем, они начинают требовать и угрожать. Или ещё веселее, когда пациенты сами себе ставят диагноз, начитавшись статей в интернете.
Мы их спрашиваем: «У вас есть медицинское образование?» «Да я и так всё знаю!» Как вы без медицинского образования можете давать комментарии по поводу назначений врача и вообще обсуждать его действия? Как вы можете давать оценку процедурам и операциям? Кто вам дал такое право? «Я лучше знаю свой организм! Я лучше знаю своё здоровье!» Тогда, раз вы такие умные, вы зачем в больницу вообще пришли?.. Спорить с врачами и кошмарить медсестёр?
Невозможно работать. Просто невозможно. Иногда поможешь человеку, он приходит к тебе: «Я вам так благодарен! Я о вас напишу доброе слово! Обязательно!» До сих пор пишет. Видимо, целую поэму сочиняет. А почему? Людям проще написать негатив. А добрые слова не каждый будет писать. Наверное, это наш менталитет.
В нашей медицине сегодня всё очень и очень грустно. Грустно-грустно-грустно. Когда я думаю обо всей этой ситуации, возникает не только слово «грустно», но и «страх». Работать становится всё страшнее.
Пациенты готовы врача сожрать. Дошло до того, что мы уже даже не ждём от них никакой благодарности за свою работу. Живы? Не пожаловались? Да и слава богу, что промолчали и очередную жалобу не написали.
Ты постоянно думаешь, а всё ли правильно ты сделал. Нигде ли ты пациента не обидел? Всё ли ты перепроверил? Останется ли пациент доволен? А почему вообще пациент должен быть доволен? Пациент должен быть здоров! Он должен получить квалифицированную, грамотную помощь. Доволен он или недоволен — это не важно. «Там сидит такая злющая доктор и даже не улыбнётся!» Доктор — не клоун.
Он не обязан вас развлекать и вам улыбаться. Доктор должен вам помогать и вас лечить. Если вы считаете, что это не помощь, то это вы считаете, напомню, без медицинского образования. Я знаю молодого врача, которая два года как закончила медуниверситет и пришла работать в поликлинику.
Она успела отработать всего один год, а сейчас рыдает: «Пациенты меня оскорбляют! Я хочу уйти из медицины!» А ведь она закончила высшее учебное учреждение с красным дипломом, она мечтала стать врачом и спасать ваши жизни. И что теперь? Теперь её, как психологи, утешают коллеги, успокаивают главврач и начмед, а она продолжает биться в истерике, потому что её доводят.
Вы чего добиваетесь? Хотите, чтобы всех докторов поувольняли? Вас кто лечить тогда будет? Посмотрите, какой у нас отток людей из профессии. Докторов всё меньше.
В основном сейчас идёт вал пациентов, которые хотят получить материальный ущерб и готовы биться за эти деньги до последнего. Поэтому они ищут малейший повод, к чему бы придраться.
Ведь откуда им ещё денег поиметь? Пусть бы они попробовали так же дерзко общаться с полицейским — тот им сразу же отпор даст, потому что полиция у нас законом защищена. А доктора нет. Поэтому полицейских атаковать нельзя, а медиков можно. Но злятся-то люди на всех.
Вот и получается, что полицейские у нас «все продажные», а врачи — «сволочи и убийцы». Нет, не все продажные и не все убийцы.
Обвинение врача, сомнение в его профессионализме, в его действиях настолько стало обыденностью, что доктор сегодня живёт в постоянном страхе. Страх увольнения, разрушения карьеры. Чуть что, собирается консилиум, комиссия, которые принимают меры к наказанию — доктор увольняется задним числом.
Почему всегда доктор виноват, а клиент прав? Почему так стало? Именно это и произошло с Коржуком и Скальским. Пациентка захотела получить определённую сумму денег, обратилась к руководству, и руководство его с чистой душой сдало, потому что руководство понимает, что если оно не сдаст Коржука, то копать начнут под него.
А он-то хирург, он кайф получает от того, что оперирует, от того, что людей спасает. А сейчас что с ним? У Скальского тоже был громкий процесс. Типа студентка дала ему взятку в 30 тысяч рублей за экзамен. Он профессор, завкафедрой фармакологии, он ведущий фармаколог города Омска, который принимает участие во всех консультациях.
У него столько регалий, он столько денег получает… Зачем ему эти 30 тысяч? Но его обвинили и добились желаемого.
В таком режиме нельзя жить. Не то что работать, нельзя жить. Не должно быть так, что доктор оглядывается на пациента, который нависает над ним и спрашивает: «Вы точно всё правильно сделали?! А я уверен, что нет!» Пациенты озлоблены уровнем жизни, отсутствием денег, они срываются на медиках. Приходят к нам и начинают нас раскачивать.
И раскачивают до тех пор, пока не перевернут. Медицина будет ухудшаться, специалистов будет становиться всё меньше. И так будет до тех пор, пока пациенты будут кошмарить врачей своими видео, фотографиями с телефонов и претензиями в социальных сетях, а начальство, не разбираясь в ситуации, обвинять врача.
Пока медицинская помощь будет восприниматься как услуга. До тех пор, пока пациент будет «знать», как ему лечиться, а все остальные не будут знать, как своих детей воспитывать, которые потом вырастают и превращаются вот в таких неадекватных и борзых пациентов, у нас будет бардак. Менталитет менять надо, а менталитет меняется с семьи.
Поэтому начните с себя, предъявляйте претензии к себе и только потом уже лезьте в медицину.
Близкий отказывается от лечения – что делать? | Служба Ясное утро. Помощь онкологическим больным
Ко мне часто обращаются люди, чьи близкие отказываются от лечения. Это один из страшнейших моментов. Это серьезно.
В такой момент хочется любой ценой разубедить больного. Но эти порывы вызывают обратный эффект – человек отстраняется, отказывается от беседы, упорствует в своём решении. Можно ли что-то сделать?
Давайте начнём с попытки понять, почему так происходит.
Так может случиться, если пациент проходил длительное и изнурительное лечение – но значительных результатов пока не последовало.
Процесс лечения порой крайне тяжело перенести – как физически, так и эмоционально. Жизнь человека может в момент измениться до неузнаваемости: ещё вчера я был здоров – сегодня я болен, вчера я был успешным – сегодня инвалид с пособием, вчера я был душой компании – а сегодня все отвернулись, вчера я был главой семьи – сегодня я немощен и домочадцы избегают говорить со мной.
Это ситуация, в которой потеряно практически всё. Неудивительно, что сил на борьбу с каждым днём остаётся всё меньше. Больной может чувствовать бессилие («всё бесполезно!») и одиночество («я никому не нужен!»). В таком состоянии невыносимо находиться долго.
Но «света в конце туннеля» может быть не видно – врачи не всегда могут предсказать ход лечения, иногда длительное время приходится находиться в неведении – работает лечение или нет. А порой сталкиваться с тем, что оно работает хуже, чем ожидалось. Наступает разочарование, закрадываются мысли о бесполезности, о том, что такая жизнь-больница, полная страданий, не ценна.
Это один вариант.
Бывает и другой, куда более тяжёлый. Я сомневалась, писать ли о нём, но мне кажется нечестным делать вид, что его не существует. Это вариант, когда пациент умирает – и знает об этом. Это подтверждают врачи.
Они прямо или намёками говорят о том, что дальнейшее лечение не принесёт пользы. Но мы – близкие – не хотим в это верить. Мы хотим надеяться и бороться до конца.
Вот только пациент с нами не соглашается, вслух или молча.
Это невыносимо тяжело, и, если вы узнали в этом кусочке текста себя – мне кажется, одной статьи недостаточно для поддержки. Я предлагаю обратиться к психологу и поговорить с ним о происходящем. Если он профессионал, то не станет склонять вас к какому-либо решению. Но поможет вам и вашему близкому найти своё собственное.
Но что, если лечение возможно, а пациент потерял веру в него? Можно ли что-то сделать?
Первое – не спешите. Попробуйте поговорить с близким о его чувствах и переживаниях. Просто выслушайте. Я специально выделила три абзаца на описание того, с чем может столкнуться больной.
Я сделала это, чтобы показать – его переживания важны и нормальны, они появились не просто так! Они тяжелы (порой непереносимы), и первый порыв – попытаться избавить близкого от них: подбодрить, переубедить, внушить надежду. Это важно.
Но если вы сделаете это сразу – вы невольно перечеркнёте его тяжёлые переживания – а они значимы! Пациент останется с чувством, что его не понимают, не видят, как ему плохо, недооценивают серьезность ситуации. Именно поэтому так важно не спешить. Дать понять близкому, что он услышан в его боли.
Второе – попытайтесь понять, почему близкий решил отказаться от лечения. И даже – да, это звучит очень страшно! – увидеть этот выбор как имеющий право на существование. Тогда и близкий, возможно, в дальнейшем посмотрит на ваше мнение с бОльшим принятием. В противном случае, вероятнее всего, выйдет спор, и ситуация лишь усложнится.
Возможно, на этом первый разговор стоит закончить. Возможно, нет – опирайтесь на себя и свои ощущения.
В следующих беседах – если пациент готов слушать – можно поделиться своими чувствами и переживаниями. Если вы искренне верите, что исцеление возможно – скажите об этом.
Если вам дорог ваш близкий, страшно потерять его, если вы готовы сделать всё что угодно, лишь бы он был жив и здоров – так и скажите. Но говорите только про себя, не про него.
Фраза «ты должен лечиться» отталкивает куда больше, чем «я так тебя люблю, и я в ужасе от того, что ты можешь отказаться от лечения, и я потеряю тебя».
Вот здесь – заметьте, лишь третьим шагом – можно пытаться подбодрить близкого: например, рассказать успешные истории выздоровления.
Здесь же можно попытаться «перекрыть» аргументы пациента своими: словами врача, результатами исследований, статистикой выздоровлений. Можно попробовать пригласить для разговора авторитетного для пациента человека: лучшего друга, родителя, врача, священника.
Главное, чтобы разговор был честный, а не «подстроенный» – заметив сговор, пациент может потерять доверие к вам и вновь закрыться.
Чтобы не было ощущения сговора, не спрашивайте этого человека заранее, о чём он будет говорить, не вдавайтесь в детали будущего разговора и не пытайтесь его контролировать. Достаточно того, что вы оба на стороне пациента, оба желаете ему лучшего и ваше понимание ситуации совпадает. Просто вкратце опишите ситуацию и попросите побеседовать с пациентом так, как человек считает нужным.
Напоследок ещё раз хочется сказать – не спешите. Дайте пациенту время. Не делайте из каждого разговора «беседу о необходимости лечения». Если пациент не согласен с вами, отгораживается – не упорствуйте.
Но при этом и не бросайте пациента, всегда оставляйте возможность обратиться к вам. Важно, чтобы пациент знал, что вы рядом, готовы оказать поддержку и помощь, как только он этого захочет.
Что вы любите и цените его – даже когда ссоритесь.
И в любом случае – не стесняйтесь обратиться к психологу. Он поможет разобраться с собственными чувствами и выстроить бережный диалог с пациентом.
Анастасия Спесивцева, ведущий психолог Службы “Ясное утро”
(подготовлено для группы “Онкология”)
Оставить комментарий